1 сентября 2004 года назад боевики захватили школу №1 в североосетинском городе Беслан. Санете Сабановой тогда было всего 9 лет. Мы публикуем ее воспоминания о пережитом в те дни. И рассказываем о том, как девушка живет после трагедии.
«В этой школе училась вся моя семья, а дедушка около 30 лет проработал директором и пристроил к ней спортзал. Он терпеть не мог опаздывать и в тот день вышел на линейку пораньше, хотя мы жили прямо напротив. Мама собиралась к своим ученикам в другую школу, папа должен был вот-вот подъехать: он отправился на работу подписывать документы об увольнении. Мы с младшей сестрой дождались Мадину с цветами и пошли втроем. Мадина – наша кузина, ей тогда было лет 12. На празднике ее 7-й класс поставили у выхода со школьного двора, а мы с Аминой оказались ближе к крыльцу.
Семилетняя Санета с одноклассниками. Через два года Теракт унесет жизни 334 человек, в том числе 186 детей. погибшие покоятся в “Городе Ангелов”.
Выстрелы раздались во время торжественной речи. Во двор забежали человек 30, все в черном и в масках. Помню, подумала, что это опять учения: весной нам показывали, что делать в случае пожара. Мыслей о чем-то страшном не возникло. Откуда им взяться? Мне было 9, и наш городок всегда был очень спокойным.
Боевики стреляли в воздух и кричали, толпа сбилась у дверей. Наверное, людям казалось, что внутри они найдут спасение. Но некоторым, например, Мадине, удалось сбежать. Мама столкнулась с ней на нашей улице, когда выскочила из дома после первых выстрелов. «Где девочки?!» – «Там!» Нарядная, на каблуках, мама понеслась к школе. С поднятыми руками кинулась к боевику: «Можно мне туда? Там мои дети!» Тот стукнул ее прикладом и ответил: «Туда можно всем, а обратно уже никому».
Народу было так много, что у главного входа возникла давка. Тогда люди стали выбивать окна, и кто-то закинул меня на руках в школьный коридор. Я хорошо помню этот момент: новые колготки порвались о стекло, пошла кровь, белые туфли испачкались, а единственная моя мысль: «Ну вот, мама расстроится». Вместе со знакомой женщиной и ее сыновьями мы спрятались в классе на втором этаже, но скоро нас нашел один из них. «Все на выход, — приказал он. — В спортзал».
В зале я оказалась у прохода, который оставили между людьми. Напротив меня по другую сторону «живого коридора» сидел боевик – без бороды, с огромным шрамом на шее. Я боялась встречаться с ним взглядом, поэтому смотрела в толпу. Что с Аминой? Где дедушка? И вдруг среди голов заметила знакомую прическу, пышные волосы. Мама! Она тоже меня увидела, поняла, рядом с кем я сижу, и знаками стала показывать на шею: «Галстук, сними галстук!» В нашем городе действовала пионерская организация, я была командиром отряда. Наверное, мама решила, что кусок ткани разозлит человека с автоматом.
Бандиты приказали сдать телефоны, разбили их прикладами. Пообещали расстрелять того, кто свой не отдал, и еще несколько человек вокруг. Пару часов мы боялись пошевелиться, только мотали головами и переглядывались. Но детский плач и крики становились все громче, в конце концов поднялся ужасный гам. Захватчики позволили семьям объединиться. Я пробралась к маме, Амина уже была с ней. Дедушка, как выяснилось, сидел у входа в зал под баскетбольным кольцом, оперевшись на большой сейф – кто-то принес ему, чтобы он устроился поудобнее. Деду было 89 лет, и на второй день боевики даже предложили ему выйти. Он отказался: «Эта школа – мой дом, здесь мои дети, я останусь с ними». Нам удалось подойти к нему несколько раз за все время, но сесть рядом все же не могли. Когда на 500 квадратных метров загнано больше тысячи человек, людям дорог буквально каждый сантиметр.
На улице становилось жарче. Боевики позволили женщинам принести ведра с водой – намочить одежду и тряпки. Одна попала к нам, я не испытывала жажды, но мама взмолилась: «Дети, пожалуйста, пейте!» Как будто чувствовала, что скоро давать воду перестанут. Последний раз это случилось ближе к вечеру. Чья-то мокрая кофта оказалась у семьи Агаевых, сидевших рядом. Зифа напоила сыновей, сняла с младшего ботинок, выжала туда влагу и передала нам. Наверное, она заметила мой недоуменный взгляд, потому что сказала: «Сань, ты так не смотри! Они новенькие совсем, я вчера только купила, Георгий их один раз надел. Пейте, пока не впиталась!»
К вечеру воздух стал совсем плотным, полил дождь. Я знала: происходит страшное, но что именно, не понимала. Наверное, к лучшему. «Что это?» — спрашивала маму, когда боевики развесили на кольцах и тросах между стен бомбы. «Освежители воздуха». Амина вопросов не задавала. Она всегда была очень тихой, и даже тогда не плакала, хотя было видно, что ей уже очень плохо. Мама устроила сестру на коленях и упрашивала поспать. В документальном фильме «Беслан. Память» есть момент, где она признается: «Я думала, если Амина умрет, то пусть это случится во сне». Я же в ту ночь спать не смогла.
Под утро стало совсем невыносимо. Очень хотелось в туалет, мутило от жары, жажды и голода. Цветы из букетов и растения в горшках, которые кто-то принес из соседних кабинетов, мы съели еще вчера. Тогда Зифа – у нее дома осталась новорожденная дочь – предложила нам с Аминой грудного молока. Мне было неловко, но я все равно приложилась к соску. С тех пор называю Зифу второй мамой.
Боевики иногда заходили в зал, кричали, стреляли в потолок, заставляли нас поднимать руки и держать их за головой. Сил не осталось даже сидеть, казалось, что эта пытка длится часами. Чувство времени постепенно исчезло. Все, что происходило потом, я помню отрывками. Вот мама умоляет меня сделать хотя бы пару глотков мочи из какой-то бутылки: «Санечка, воды больше не будет, уж лучше так!» Вот девушке стало плохо, она задыхается, а соседка засовывает ей в рот руку, держит язык. А вот кто-то хлещет по щекам меня. Мне больно, я злюсь, пытаюсь сказать, но не понимают: я в бреду. Мерещится вода. Прозрачная, прохладная, свежая – сотня, тысяча бутылок!
Не знаю, когда это случилось, наверное, в полдень на третьи сутки. Раздался взрыв, перед глазами вдруг все заволокло белой пылью, чьи-то руки схватили меня и понесли к окну. «Алета, не выкидывай, по спинам стрелять будут!» – это крикнул маме Валерий Бзиев, единственный непожилой мужчина, которого боевики не расстреляли в первый день – надели пояс смертника. Мама спустила меня с подоконника, накрыла нас с Аминой собой, и зал сотрясся во второй раз. «На выход, — приказал террорист, — а то расстреляем!» Все поспешили к дверям – прямо по трупам, оторванным головам и рукам, обугленным ногам.
Во дворе уже стояла бронетехника, в небе трещали вертолеты. Террористы поставили маму на подоконник, дали ей в руки какого-то ребенка, но скоро она снова была с нами. А дальше – страшная суматоха. Стрельба, звон стекла, школьный туалет. Унитаз разлетается на мелкие осколки, я чувствую резкую боль в теле. Дышать трудно. Неужели газ? Мама протягивает конец мокрой занавески: «Приложи к носу!» Потом – школьная столовая, кухня. Рассеченная труба. Вода! Кружка. Набираю и пью – всю до дна, залпом!