Две женщины рассказали нашей колумнистке Екатерине Поповой о том, как пережили изнасилование в детстве и чем закончились попытки их родителей привлечь преступников к ответственности по закону.
Не занимайтесь самолечением! В наших статьях мы собираем последние научные данные и мнения авторитетных экспертов в области здоровья. Но помните: поставить диагноз и назначить лечение может только врач.
«Это будет тебе уроком!»
Меня изнасиловали в 12 лет. Тогда я считалась проблемным ребёнком и состояла на учёте: прогуляла несколько уроков, была поймана на краже двух «Сникерсов» и как-то порезала запястье станком для бритья. Таких, как я, школа рекомендовала отдавать на лето в военно-патриотический лагерь — это было такое заведение формата «дневной стационар»: утром мы ехали туда на автобусе с социальным педагогом, вечером возвращались домой.
За нами особо не следили, и покинуть территорию лагеря было легко. Мы с подругой, которая была на несколько лет старше меня, в тот день сбежали. По пути встретили группу «отдыхающих» мужчин 20–30 лет: они возле подъезда пили водку в честь того, что у одного из них ощенилась собака. Кого-то из «празднующих» моя подруга знала, и потому, когда нас позвали присоединиться, мы сразу согласились. Когда знакомились, я сказала, что мне 16 лет.
По данным центра помощи пережившим насилие «Сестры», 80% жертв изнасилований моложе 20 лет были знакомы с насильником.
Мы гуляли, меняли лавочки. Я быстро опьянела, но не чувствовала никакой опасности: со мной ведь была моя боевая подруга. Наоборот, мне казалось, что я ужасно крутая. Вскоре мне понадобился туалет, и я было поплелась к ближайшим кустам, но один из мужчин предложил мне подняться в квартиру — он жил недалеко. Я согласилась.
В квартире он начал ко мне приставать, становясь всё более навязчивым. Я ему сказала, что предпочитаю девушек, и попыталась отшутиться, потом пошла в туалет. Мне стало плохо, я опустилась на четвереньки возле унитаза, опасаясь, что меня стошнит, и в это время зашёл он. Сказал: «Ты хорошая девочка, но тебя надо подправить, потом мне спасибо скажешь!» — и начал стягивать с меня джинсы. Я даже сделать ничего не успела: в голове все мысли ползли очень медленно, а он действовал быстро. Помню, что кричала, и меня всё-таки вывернуло — всё вокруг было в моей рвоте. Потом ему позвонил жена, и он меня выпихнул меня за дверь, даже не дав толком одеться: супруга, мол, скоро вернётся, а мне тут ещё за тобой прибирать.
С пятого этажа я спускалась, кажется, минут сорок — так мне было плохо. Помню, что какая-то бабка накричала на меня за то, что «изгадила весь подъезд». Выйдя из дома, я вернулась к компании, сказала, что их товарищ не вернётся — он ждёт жену с работы. Пристроилась на лавочку рядом с остальными, сидела молча. Я понимала, что со мной произошло что-то плохое, но отказывалась даже про себя назвать это изнасилованием, потому что для меня это всегда была очень конкретная ситуация: на благородную барышню нападает банда незнакомых мерзавцев. Я была уверена, что сама виновата в случившемся, незачем было быть такой заметной и нельзя теперь жаловаться или считать себя жертвой.
Один из парней подвинулся ко мне, приобнял. Начал говорить, что если мне плохо, то можно сходить в магазин, купить минералки или мороженого. Я уткнулась ему в плечо и сидела, периодически отключаясь. Потом мы действительно пошли в магазин: он поддерживал меня за талию, и мне казалось, что я наконец под защитой, обо мне заботятся. Он действительно купил мне какой-то пломбир, а потом я вдруг поняла, что мы уже в подвале и он снимает с меня штаны. Большую часть «процесса» я была в отключке, помню только, что было больно. Сейчас понимаю, что он догадался, что произошло в квартире, а ещё заметил, что я почти ничего не соображаю, и решил, что самое время воспользоваться ситуацией.
По данным исследований, замирание (tonic immobility) — одна из самых частых реакций на опасность. Застывают, не пытаясь сопротивляться или позвать на помощь, более трети жертв изнасилований.
Я опять вернулась к компании, и ко мне пристал самый молодой из парней. Он состоял на учёте в психдиспансере и всё время травил байки, как угрожал своей бывшей, добавляя: «Вот такой я романтик, что готов убить!» Этот парень начал мне говорить, что у меня очень красивые глаза и сама я замечательная и прекрасная, полез обниматься. Я не сопротивлялась: сил не было, а ещё очень хотелось верить в этот бред о любви. На руках он отнёс меня под куст, я начала уговаривать его остановиться, повторяла, что вокруг ходят люди. Тогда он отвёл меня домой, где снова начал приставать, но у него ничего не получалось — был слишком пьян. Я сказала, что меня уже ищут родители — он потребовал, чтобы я позвонила и сказала, что «остаюсь до утра у своего нового парня». Я набрала номер мамы, назвала адрес, сказала, что хочу остаться переночевать. Она, разумеется, ответила, что об этом не может быть и речи, и сказала, что по этому адресу сейчас вызовет моего инспектора по делам несовершеннолетних. «Новый парень», услышав об этом, испугался, и вытолкал меня на улицу со словами: «Жди своего мусора здесь».
Приехал инспектор и повёз меня в участок — почему-то на троллейбусе. Пока мы ехали, я начала смеяться и рассказывать ему о случившемся. Делала вид, что всё отлично: мол, у меня был первый сексуальный опыт с мужчинами (и сразу с тремя!) – и я теперь «расцвела и стала женщиной». Он был в ужасе, и я в глубине души — тоже, но мне надо было перевести всё случившееся в другой формат: если на жертву — благородную барышню — я не тяну, значит, надо убедить всех и себя, что я сама этого хотела.
В участок вызвали моих родителей. Отчим сразу ушёл, увидев, что я пьяна: что с такой разговаривать? Маму инспектор попросил остаться и сказал, что нужно написать заявление.
По статистике МВД, с января по август 2019 года зарегистрировано 2268 изнасилований и покушений на изнасилование.
Нам назначили двух человек: следователя лет пятидесяти и молодого парня, который всё записывал и фотографировал. Вместе с ними мы поехали на место преступления. Следователь ознакомился с материалами моего дела — украденные шоколадки, прогулы... Всю дорогу он объяснял моей маме, что такие люди, как я, естественным образом попадают в подобные ситуации и нечего их защищать. Ещё помню, что он долго разглагольствовал на тему физических наказаний детей, и в конце концов сказал маме: «Если вы не будете бить свою дочь, она рано или поздно перережет вам ночью горло».
Мы долго ходили по всем местам, я показывала подвал и кусты, раз за разом повторяла, что именно случилось и где, сколько это заняло времени, описывала внешность всех мужчин. Следователь смотрел на меня осуждающе: понятно было, что он верит во всё, что я рассказываю, но не считает, что мне надо помогать.
Потом мы поехали в какой-то медцентр. Следователь сначала поговорил с гинекологиней, которая должна была проводить осмотр, о чём — не знаю. Потом началась сама процедура. И вот лежу я с раздвинутыми ногами, надо мной стоит эта женщина, рядом — следователь, его помощник и моя мама. И гинекологиня говорит: я ничего не вижу, нет никаких разрывов, плева не повреждена.
Следователь берёт за плечо мою маму, ведёт её к двери, на ходу твердит: мол, вы же понимаете, она сказала, что ей 16, не ломайте мальчику жизнь, ведь мы только последнего найдём, а он ей ничего не сделал, он же больной, пожалейте его родителей, вы же мать. Потом они вышли, и я осталась наедине с врачом. И она мне говорит, что на самом деле видит и чужую сперму, и «всё остальное». А потом читает мне целую лекцию, что к ней сюда приходят хорошие девочки, которые попали в беду, а бывают вот такие твари, как я, которые осознанно провоцируют такие ситуации, а потом жалуются. Завершила она это все фразой: «Тебе это будет уроком!»
В интервью «Медузе» оперативники, занимающиеся расследованиями преступлений, связанных с сексуальным насилием, использовали термин «ненастоящие изнасилования». Под ними подразумевались все случаи, кроме тех, когда преступник неожиданно напал на жертву на улице. Знакомство с преступником, добровольное согласие сесть в его машину или зайти в квартиру, отсутствие следов побоев — всё это было признаками «ненастоящего изнасилования».
Я помню, что когда мы вышли из кабинета, моя мама догадалась, что её обманули — увидела сперму на джинсах. Но следователь уже «додавил» её, убедил, что не надо продолжать дело, смысла нет. В итоге остановились на том, что я просто всё придумала, чтобы меня не наказали за позднее возвращение домой.
РЕКЛА"